"Существует предание, что однажды три человека спустились в царство тьмы, один сошел с ума, другой ослеп, и только третий вернулся невредимым и рассказал, что он встретил самого себя."

©Густав Майринк

Евгений Мосеев:

«Царство тьмы - это иномирие. Иномирие - это измененное сознание конкретного человека, формирующее мистическую и архаическую часть коллективного бессознательного. Мы соскальзываем в иномирие каждый раз при засыпании и иногда при пробуждении. Мы также проваливаемся туда во время переживания непереносимого психического напряжения. Крайним очень ярким примером погружения в иномирие считается психоз. В ситуации, когда логическое мышление не может работать из-за своих эволюционных ограничений, бредовые и сверхценные конструкции кажутся спасительными. Так люди становятся безумными. И невозможно такому человеку показать истину происходящего, пока он в иномирье. Так люди становятся слепыми. Психиатр - это тот человек, который должен уметь войти в иномирье и вывести с собой того, кто там застрял или заблудился. Так нас учили. Но иногда люди сами выходят, оставив себе ясность ума и наблюдения за собой. Очень иногда.

А как вы понимаете это предание?»

Расскажу об одном из таких случаев.

Звонит женщина. Запрос – нормальна ли она? Хороший запрос, учитывая, что мы обе знаем, что у нее диагноз – параноидальная форма шизофрении. И вряд ли она хочет получить фактологический ответ, иначе ответом было бы – Светлана, вы же знаете про свое заболевание. Нет, ей нужно не это. Ей нужно подтверждение своей нужности и причастности к этому миру, то самое право быть, простое, как правда. Право быть в своем страдании, право проживать свою почти невыносимую судьбу и нести дальше флаг своей жизни, нести достойно, с принятием и поддержкой.

Чтоб было понятно – в анамнезе клиентки - смерть двух взрослых сыновей и мужа – и это вся ее семья. Остается собачка, но и та умирает. Беспородная Жучка, зацелованная, покрытая слезами и отчаянными шепотами одинокой женщины, которая просит судьбу хоть что-то ей оставить. Но судьба не оставляет ей ничего. Так вышло. Это был не ее выбор и не ее участие. Как тут не усомниться в доброте и благости мира и в безусловной поддержке Того, кто стоит над всеми нами? Для кого-то это просто рандомные смерти, а для нее – вся ее жизнь. Поэтому можно сколь угодно рассуждать о базовых установках, которые либо про доверие к миру, либо про отсутствие такового. Но когда лично хоронишь четырех родных существ, то все прежние установки больше не работают. Они осыпаются, как старая побелка с кирпича. И нужен новый инструмент в отношениях между собой и миром. Угадайте с трех раз, что это будет за инструмент? А будет он о том, что этот мир враждебен, жесток, немилосерден, злопамятен и непредсказуем. И что он, этот мир, хочет твоей смерти. Выбор очевиден. Ничто лучше не воплотит изменившуюся картину мира, чем паранойяльные фантазии. Привет, психоз. Теперь все совпало. Теперь в этом мире есть логика. А как же. Это просто мир так устроен, что все хотят твоей гибели. И что можно на это возразить? С позиций логики – ничего. Поэтому и работать с этой позиции – бесполезно. Если я хочу пополнить ряды тех, кто «вредит» моей клиентке, то я должна ей просто рассказать, что все это – ее фантазии. Что мозг ее болен. Что все это она придумала. Что мир вовсе не жесток и коварен, как ей кажется. Но! Если рассказать ей, что мир хорош или хотя бы нейтрален – это оттолкнуть ее от себя и стать ее врагом. Потому что у нее другой опыт. Поэтому терпеливо выслушиваю все ее излияния о ее «врагах», которые все время ей что-то подкладывают, подсыпают, рушат в доме и всячески пакостят.

– Мне очень жаль, что Вы все это испытываете, - говорю я ей.

– Но ведь это все правда! Правда! – выкрикивает она, наученная опытом недоверия и непринятия со стороны ее предыдущих слушателей. – Ты то хоть мне веришь?

На самом деле в переводе это звучит как «разделяешь ли ты со мной мои страдания?», «видишь ли ты мир таким, каким вижу его я?». И что я могу на это ответить? Я отвечаю – да, я слышу, да, я верю.

- Неужели я такая плохая? Я ведь ни кому из них не делала зла! – Нет, конечно же нет, - успокаиваю ее я. Я ведь давно Вас знаю. Вы очень хороший человек.

Повествование разворачивается дальше, лейтмотив - тот же. – Вот, уеду отсюда нафиг, сквозь слезы говорит она, - уеду туда, где есть хорошие люди. Здесь хороших людей уже не осталось. Здесь каждый хочет мне зла. И я уже не выдерживаю. Я не выдерживаю-уу! – в этом месте она почти воет. И я чувствую эту ее боль, и я знаю, что она и вправду не выдерживает. Потому что невозможно выдержать три могилки на сельском кладбище и рядом четвертый холмик – место упокоения для ее собаки.

- Куда же Вы уедете? – сокрушаюсь я. – Здесь же Ваш дом. И пусть здесь так много плохих людей, но я уверена, что среди них есть и хорошие. Ведь так?

- Ну, есть. Только хороших очень мало. Хороших почти нет. – Она начинает говорить медленнее, как бы заглядывая внутрь себя и проводя там ревизию всех, кого она знает.

- Ну, вот я же хороший человек? – нагло рискую я возглавить список хороших людей.

- Ты – хороший, - растерянно произносит она.

- Ну, вот. А давайте еще подумаем.

- Да что тут думать, что тут думать, - хватается она за старую песню. – Отравить хотели, гады, пробрались в дом, пока меня не было, яду подсыпали!

- Очевидно, Вы как-то узнали об этом?

- Да что там узнавать! Что там узнавать! Это и так понятно! - возмущается клиентка из-за моей нерасторопности.

- Что ж, - делаю я ход конем, - не пора ли изловить этих гадов?

- А как ты их изловишь? Как изловишь? Они ведь хитрые!

- Ну, знамо, - говорю. – Но ведь изловить их на горячем – это была бы неплохая идея? Не так ли? Поймать и посмотреть им в глаза! А? Каково? Пора бы уже и познакомиться с ними… Ну, хотя бы попробовать, - уточняю я, видя растерянность клиентки.

Клиентка очень тихо и неуверенно вторит мне эхом – да, хорошо было бы изловить… Но в ее ответе очень мало энергии. Я вижу, как в этом месте психика ее начинает плыть – наружу пробивается здоровая часть, та, которая знает, что никаких злодеев не существует. Поэтому никого не надо ловить. Смысла в этом нет.

Разговор наш понемногу сходит на нет, на сегодня мы прощаемся.

Вот читатели сейчас спросят меня – ну, и как ты ей помогла? Ты же ей не помогла ни разу. Ты оставила ее в ее же иллюзиях. В иллюзиях, которые и так ее терзают. Я вам на это скажу – терзают ее не психотические фантазии на самом деле. Терзает ее горе. И оно, это горе, такое большое, что интерферирует на все ее окружение. Она его больше не может вместить в себе. Поэтому каждый встречный теперь становится частью ее жизненной драмы. И частью весьма устрашающей. А по другую сторону – ее раненое нарциссическое «я», которое хочет быть важным и значимим, пусть даже таким болезненным способом, как быть мучимым.

Если бы я могла сузить ее горе только до размеров ее души! Но нет. Поэтому все, что я могу сделать благого, это позволить ей оставаться на своей вахте и бдить бдить, бдить. Она не знает другого. Это то, чему научила ее жизнь. И травму эту не отработаешь. Потому что мертвые не восстают из своих могил. Все, что я могу – это стать рядом и быть для нее поддержкой. И это вопрос не медицинский, он экзистенциальный. И чтобы клиент принял свою судьбу, терапевт должен сам принять своего клиента со всеми его больными экзистенциями и не играть в бога.

(Имена и детали изменены)

2023-04-16 #Tatiana_Art